"Рихтер не был бунтарем, он был строптивцем"
Соседство искусства с политикой Святослав РИХТЕР называл «тлетворным».
«По своей природе я скиталец», - говорил про себя Святослав Теофилович. Он всегда стремился уехать куда-то, не мог надолго оставаться в одном месте, - рассказал "АиФ Европа" Бруно МОНСЕНЖОН, французский скрипач и режиссер, автор документальных фильмов и книг о легендарных музыкантах XX века Святославе Рихтере, Йегуди Менухине, Давиде Ойстрахе, Гленне Гулде.
- Но самолёты терпеть не мог. Перед своей последней поездкой в Японию даже выставил требование: полечу, но только под общим наркозом. Рихтер придумал такой план: его должны... усыпить в гостинице в Париже, отвезти к самолёту на «скорой помощи» и чтобы проснулся он уже в отеле в Токио. Только вот его врачам эта идея не понравилась.
- А его путешествие по Сибири в 86-м? Он уехал на машине из Москвы и вернулся только через полгода. По пути в маленьких городах, деревнях, колхозах дал около 100
концертов. А ведь ему было уже за 70 лет!
Во Франции Рихтер играл в школах, в маленьких церквях. Он приезжал в Париж, вызывал своего агента и показывал на карте пальцем: вот, я здесь не был, хочу туда и
туда! И они отправлялись в дорогу, а за ними ехал грузовик с роялями...
- В Мантуе, в Италии, он провёл 6 недель. Театр Бибиена был полностью в его распоряжении. Но только часа в 4 дня, когда был в хорошем состоянии, он заявлял: «Я
сегодня буду играть концерт». И полицейские по всему городу объявляли в громкоговорители: в 20 часов концерт Рихтера! Он дал тогда 10 разных программ. Но когда именно будет играть, решалось в
последний момент. Он не хотел, не любил планировать. Поэтому, кстати, редко играл с оркестром.
- Рихтер очень легко относился к отсутствию комфорта. У него долгие годы не было даже своего угла! В Москве он несколько лет
жил у своего педагога Генриха Нейгауза. «У Нейгаузов я спал под роялем», - рассказывал мне Святослав Теофилович. В 1950 году, уже будучи известным пианистом,
лауреатом Сталинской премии, он всё ещё не имел своей квартиры, где можно было бы поставить рояль и заниматься, - пришлось писать ходатайство Ворошилову и потом ждать ещё два года.
Репетиция в Париже
Великий музыкант доверил ему свои дневники и личные видеозаписи, в течение двух лет они общались почти каждый день - в Париже и на юге Франции. «Эти годы я
жил только Рихтером», - рассказал «АиФ. Европа» Бруно МОНСЕНЖОН.
- В 1995 году мне позвонила Милена Борромео, ассистент Рихтера, который тогда находился в Париже, и сказала: «Маэстро хочет, чтобы вы, Бруно, сделали его биографию».
Что значит «сделать биографию»? Я не понимаю. «Маэстро говорит, что про него пишут чушь и всякие небылицы. И он хочет передать вам свои дневники». - «Давайте я с ним встречусь, чтобы обсудить это». - «Нет, он никого не хочет видеть».
Я вернулся домой и за ночь написал 12 страниц - что-то вроде концепции с вопросами. К утру отправил по факсу в гостиницу и лёг спать наконец. Через час раздался
звонок: «Маэстро хочет вас видеть прямо сейчас». Я, конечно, сразу поехал в гостиницу на своём мопеде. Пришёл в номер. Вышел Святослав Теофилович, пожал мне руку и говорит: «Вы помните, как я у
вас был?» Я так удивился, что он это помнит, - дело было 20 лет назад, в 75-м!
Хотя это очень забавный эпизод. У меня дома в Париже должна была состояться его репетиция с венгерским пианистом Золтаном Кошичем. Я ушёл, чтобы не мешать, вернулся через полтора часа. Рихтера уже не было, Золтан лежал на полу и хохотал как сумасшедший. Многое было сломано в моей квартире, валялись осколки тарелок... Это был тёплый июньский день, они играли с распахнутыми окнами. Соседка снизу, которой это мешало работать, поднялась, позвонила, Золтан открыл дверь: «Если можно, потише, может быть, вы закроете окна...» В итоге репетиция закончилась. Рихтер просто ушёл - после того как разбил некоторые предметы. Появился только через несколько дней. Очень довольный - ведь удалось ускользнуть от дамы «в погонах», которая была к нему приставлена. А та была, конечно, в шоке от того, что он испарился.
«Какой ужас, я не могу играть...»
- В течение двух месяцев в 1995-м мы встречались с ним почти каждый божий день, я записывал его голос и очень жалел, что не могу запечатлеть жесты, выражение лица. Потом они уехали из Парижа, в середине 96-го я нашёл Рихтера в Вене. И он был в ужасном состоянии. «Я в полном отчаянии», - сказала мне тогда Нина Львовна (Н. Дорлиак, оперная певица, спутница жизни С. Рихтера. - Ред.), я не знаю, куда его везти. Он не хочет вернуться в Москву, он хочет на юг. В Италии нет врачей, остаётся Франция, но куда именно...»
И тогда я попросил своего отца предоставить в распоряжение Рихтера квартиру в Антибе на Лазурном Берегу. Они поселились там в октябре. Я приехал и увидел Рихтера совершенно в другой форме, хотя он и был всё ещё слаб. Он очень любил солнце. Фирма «Ямаха» сразу доставила ему туда инструмент. Помню, я как раз был в квартире, и вдруг мы услышали звуки фортепиано - Рихтер начал заниматься. Через 20 минут он вышел из своей комнаты: «Какой ужас, я не могу играть...» Я сказал ему: «Ну ведь вам же не нужно завтра играть в Карнеги-холле». Он улыбнулся, но с такой печалью в глазах...
В Антибе мы начали съёмки. Работать можно было всего пару часов при дневном свете, Рихтер не хотел, чтобы устанавливали освещение. Как и в Париже при аудиозаписи, он рассказывал спонтанно, без всякого плана. Но здесь часто просто молчал.
"Немец, немец..."
«Всё время: немец, немец... А немцы говорят: русский...», - улыбается Рихтер в кадрах, запечатлённых Бруно Монсенжоном.
Его отца-музыканта, немца по происхождению, как подчёркивал Святослав Рихтер, расстреляли в Одессе перед приходом гитлеровцев. Сын узнал об этом много позже. Мать (Анна Москалёва, из русской дворянской семьи) бежит в Германию со своим избранником - преподавателем консерватории по фамилии Кондратьев. Он был не тем, за кого себя выдавал: потомок высокого чина в царской России из немецкого рода, он прятался под чужим именем, справив себе документы. В течение 20 лет изображал, что прикован к кровати тяжёлой болезнью. И чудом «излечился», как только Одессу заняли немцы. С ними он и ушёл - вместе с Анной и фамилией Рихтер, которую присвоил себе после женитьбы.
«Не могу описать своего бешенства, когда уже много лет спустя я услышал во время турне по Германии: «Мы знаем вашего отца». Святослава Теофиловича очень ранил выбор матери. «Это тёмная страница в моей жизни», - с горечью говорил он.
В войну он давал концерты по всей стране. «Вам нельзя здесь оставаться, вы немец!» - сказали ему в очередной раз после проверки паспортов в Ленинграде, где Рихтер играл в январе 44-го. Город
нещадно бомбили. Один снаряд упал совсем рядом, на Русский музей. Концерт тем не менее состоялся. Окна в зале были выбиты. Люди сидели в пальто, с необычайным волнением слушая музыку...
Видел Сталина в гробу
Соседство искусства с политикой Рихтер называл «тлетворным». «Почти единственный из великих сольных исполнителей СССР, он решительно уклонялся от членства в партии. Рихтер не был бунтарём, он был строптивцем. Равнодушный к славе, успеху, достатку, он не боялся ничего потерять. И, наверное, потому никто не мог на него давить», - считает Бруно Монсенжон.
То, что ему приписывают образ «борца с режимом», Рихтера возмущало.
«Почитать некоторых французских писак, выходит, будто я только тем и занимался, что выражал своё несогласие со Сталиным. Откуда они выудили эту чушь? Политика никогда не интересовала меня, я никогда не имел ни малейшего отношения к этому занятию, вызывающему во мне чувство отвращения. Писали, что я «играл на похоронах Сталина» - играл, да, действительно - и, мол, я специально выбрал длиннющую фугу Баха в знак протеста против диктатора. И, мол, публика начала свистеть... Да какая публика могла свистеть во время похорон Сталина! Чёрт знает что... И что я там выбирал, если комиссия Министерства культуры составила программу, которой, естественно, были обязаны следовать все музыканты...
Я был с концертами в Тбилиси, когда пришла телеграмма, в которой сообщалось о смерти Сталина, и мне предписывалось срочно возвращаться в Москву. Пришлось
лететь. Погода мерзкая, и не было рейса. Кончилось тем, что меня запихнули в самолёт с похоронными венками. Да-да, я летел один, утопая в венках! По прибытии в Москву - сразу в Колонный зал, где
уже находились Ойстрах, Николаева, Квартет Бетховена, дирижёр Мелик-Пашаев, симфонический оркестр в полном составе - словом, все. Два дня мы просидели там закупоренные, пока шла похоронная
церемония, не имея, разумеется, никакой возможности выйти.
Над нами стоял гроб, его не очень хорошо было видно, да я и не старался смотреть. Я сидел в каком-то закутке среди музыкантов оркестра и играл на дрянненьком
пианино вторую часть Патетической сонаты Бетховена. Это не имеет никакого значения, но врезалось в память. Когда я начал, обнаружилось, что правая педаль не действует. А игравшая передо мной
Николаева даже не заметила! Я собрал партитуры и попросил кого-то из оркестра помочь мне подсунуть их под педаль. Мне дальше нужно было играть медленную часть ре-минорного концерта Баха. Пока
возился с педалью, заметил, что люди на галерее вдруг засуетились. Верно, решили, что я подкладываю бомбу!
Мне всё было противно там, всё. К тому же было ужасно не по себе из-за страшных сквозняков. Толпа придвигалась всё ближе, шла без конца. Люди взбудоражены, ещё
под властью этого идолопоклонства. На самом деле, я думаю, они спешили сюда скорее потому, что хотели лично убедиться, что «Он» действительно мертв. Всем хотелось увидеть собственными глазами.
Когда я наконец покидал Колонный зал, в репродукторах гремело: «Наши новые руководители...» Уже по Москве только и слышно было: «Берия!», «Булганин!» И ещё этот... «Маленков!» В общем, король
умер, да здравствует король! Я не любил Сталина, но от всего этого меня просто затошнило. Душ захотелось принять. Эта история никак меня не касалась, и не с неё начиналась моя жизнь».
Виктория ШКАРОВСКАЯ, "Аргументы и Факты Европа" №13/2015
«Жан МАРЕ за шесть дней рассказал мне всю свою жизнь"
«Мои портреты - это результаты встреч, удивительных, непредсказуемых и таких разных... Каждый портрет - своя история. Я помню каждую из них», - рассказал «АиФ. Европа» Георгий ШИШКИН, русский художник, живущий в Монако.
Искусство само за себя скажет
«Это был не просто пианист или музыкант. Скорее поэт, который вместо слов использует ноты и звуки. Бывает, что Бог одарит кого-то великими способностями в какой-то области, но чтобы в одном человеке сочеталось несколько мощнейших талантов - такое случается исключительно редко.
Его не интересовали слава, награды, деньги. Рихтера просто невозможно было заставить дать интервью, рассказывать о себе. Он не
понимал, зачем это. Считал, что его искусство само за себя скажет, - рассказали «АиФ. Европа» британские импресарио Виктор и Лилиан ХОХХАУЗЕР. Начиная
с 1953 г. им первым удалось вывезти из СССР на гастроли в Западную Европу ведущих советских солистов и знаменитые коллективы - Большой и Кировский
театры.
«Нам как импресарио было непросто работать с Рихтером. Он, например, очень не любил спешить. Предпочитал путешествовать поездом или на машине, чтобы можно было
любоваться видами из окна. Для него не имело значения, если он приедет на гастроли на 2-3 дня позже. Категорически отказывался общаться по телефону. Но мы его, конечно, боготворили».
